Жить стало лучше, жить стало веселей.(И.В.Сталин)
Вдалеке послышался шум моторов, и мы, спрыгнув с великов и запихнув их под кусты, двинули в ту сторону. Метров через триста лес начинал редеть и видна была дорога. По ней шла здоровенная колонна. Штук двадцать наливников, танки, БТРы и просто грузовики с солдатами. Похоже, очередное пополнение идет. Сколько немчуры набежало… Где же мы вас, сволочей, хоронить будем? Хотя сейчас, конечно, этих пропустим. Слишком уж крупные силы катят. Лучше поищем что-нибудь попроще, мы не гордые. Это вот когда кавалерийский корпус перед нашим наступлением тылы фрицев начнет громить, тут, конечно, оторвемся. А сейчас, отпустив колонну, думали шмыгнуть через дорогу дальше. Не вышло… Не зря во всех мемуарах описывалось, что форсирование больших дорог – самое опасное дело. По этому шоссе постоянно кто-то мотался. Незамеченными проскочить не получится. А заметь нас хоть кто-нибудь, было бы как с Перстом – моментом сядут на хвост и начнут гонять… Поэтому отошли подальше в чащу и встали на дневку. Ближе к вечеру отошли еще километров на пятнадцать западнее. Педальные средства передвижения, правда, пришлось бросить. Лес стал другой, и мы их больше тащили на себе, чем ехали. Зато нашли замечательный проселочек и остановились в ожидании непуганых лохов. Ждать пришлось недолго. Солнце уже село, и мы сначала услышали надсадный гул нескольких машин, а потом увидели отсвет маскировочных фар на дороге. Три грузовых фургона. Без сопровождения. Хамы просто! Грузовики шли медленно, хотя дорога была сравнительно нормальная. И чего они еле тащатся?.. Ну, наконец-то втянулись в сектор обстрела.
читать дальшеВовка Крутиков, по кличке Малыш, фуганул из граника по первой машине. Я от него был метрах в двадцати и, прежде чем уткнуться в землю, увидел при вспышке выстрела такое, что завопил, срывая горло:
– Не стрелять! Отставить!
Пулемет успел тукнуть короткой очередью и замолк. При свете горящего грузовика стали ясно видны красные кресты на бортах остановившихся двух машин. Блин! Санитарную колонну накрыли… Меня не то чтобы терзали угрызения совести, но расстреливать раненых считалось совсем не гут. Мудаки, конечно, присутствовали и с той, и с другой стороны фронта, но нормальные солдаты старались с ранеными не связываться. Максимум могли просто равнодушно пройти мимо. Но очень часто сердобольный мог и бросить индпакет истекающему кровью врагу. Разумеется, не во время боя… А бывали случаи захвата госпиталей или ПМП. Как с нашей, так и с немецкой стороны. Бывало и так, что озверевшие во время боя солдаты не останавливали себя и крошили всех. Но гораздо чаще врачей и раненых не трогали и даже централизованно подкидывали какие-нибудь лекарства. Все равно они уже считались военнопленными. Но вот что заметил – если немцы не пожалеют наших в полковом медицинском пункте, то наши обязательно сравняют счет. И наоборот. Быть открывальщиком очередного такого счета мне не хотелось. Поэтому, встав за дерево, крикнул по-немецки:
– Не стрелять! Старший колонны, выйдите из машины.
Секунд через тридцать из кабины последнего грузовика спрыгнула тоненькая фигурка. Я пригляделся… Баба! Правда, не в халате, а в куртке и форменной юбке. И это старшая? Выйдя из-за укрытия, пошел ей навстречу. Пацаны, не высовываясь, страховали от разных неожиданностей – вдруг тот же водила с грузовика героизм ненужный проявить захочет? Не доходя пару шагов до меня, немка остановилась. Ух ты, какая фройляйн! Цвета глаз не видно, но понятно, что большущие. И фигурка очень даже ничего. Деваха молча смотрела на меня, и поэтому решил не затягивать:
– Что за колонка, куда направляетесь?
Старшая после небольшой заминки ответила на неплохом русском:
– Это санитарные машины, неужели не видите красный крест? Везем раненых в тыл.
Вот те раз! У фрицев что, пошла мода на изучение языка противника? Причем как чисто чешет. Акцент, конечно, есть, но слова произносит внятно и четко, не то что Худайбергенов из хозвзвода, который вроде и по-русски говорит, но ни хрена не понятно, чего же он хочет. Тем лучше, теперь не надо долго фразы в уме конструировать, так что можно перейти на родной язык. Поправив автомат, сделал официальную морду и двинул речь:
– В темноте символика медицинской службы была не видна. От лица Красной Армии приношу свои извинения за случившееся. Это недоразумение. Неизбежная на войне случайность. Мы поможем вам убрать грузовик, и вы сможете продолжить путь.
Ф-фу! Какую фразу замутил, в лучших традициях героев Дюма. Барышня, пока я говорил, настороженно замерла и даже вроде дышать перестала. Поняв, что на месте ее резать не собираются, спросила:
– Я могу посмотреть, что с разбитой машиной, может, там не все убиты?
Ха! Смелая немчура. То есть не то чтобы смелая – даже в темноте видно, как ее трясет, но вот что такое врачебный долг – со страху не забыла. Или девку просто заклинило? Такое тоже бывает. Хотя голос, хоть и дрожащий, но не истерический, может, действительно о раненых печется… Кивнув, ответил:
– Конечно, только сначала предупредите своих людей, чтобы не делали глупостей.
– Один момент.
Врачиха крутнулась на месте и, подбежав к оставшимся целыми санитарным машинам, что-то сказала. Потом вернулась. Смотреть на подбитый «Бюссинг» было бессмысленно. Граната попала между кабиной и фургоном. Кабину вообще сорвало, и она валялась в стороне. Фургон же чадно догорал задней своей частью. Передней просто не было. Чтобы не тянуть время, спросил:
– Во второй машине много тяжелораненых?
Немка подозрительно посмотрела на меня, но поняв, что отвечать придется, сказала:
– Двенадцать человек.
– Тогда, пожалуйста, возьмите людей и придерживайте раненых, пока я буду этой машиной сталкивать грузовик с дороги.
Повернувшись к своим ребятам, крикнул:
– Грач, Волк – в кузов. Помогите врачихе.
Потом, выгнав шофера из машины помогать остальным, осторожно подкатил к чадящему грузовику и, подцепив его сзади, сдвинул ближе к обочине. Даже без особой встряски. Выпрыгнул из кабины и опять подошел к немке:
– Можете следовать дальше.
И, не удержавшись, добавил:
– Неужели вы старшая?
– Старшим был гауптман Хольц. Он был замечательным хирургом. Вы его убили…
Ах ты стервь нерусская! Боится до дрожи, но еще и претензии высказывает. Я цыкнул зубом и, нехорошо улыбнувшись, ответил:
– Так вас сюда никто не звал. Сидел бы Хольц в Германии, резал больных и оставался живой до старости. Но немцам захотелось пойти на Восток. А здесь идет война на уничтожение. И прощать мы вас начнем, только когда Берлин возьмем.
Врачиху во время этого монолога опять начало крупно колотить. Даже жалко стало. Да и оставлять о себе впечатления грубого ночного убийцы раненых не хотелось. Поэтому уже другим тоном спросил:
– Откуда вы так хорошо наш язык знаете? Или в концентрационном лагере с русскими военнопленными работать пришлось?
Про концлагерь ляпнул специально, чтобы ее встряхнуть. В лагерях-то только врачи из СС служат, а эта – обычная клистирная трубка из вермахта. О, получилось! Девчонка перестала трусить и обозлилась:
– Я давала клятву Гиппократа и никогда не пошла бы служить в лагерь! А язык знаю, потому что у меня мама в России жила и уехала в Германию еще до вашей революции.
– Так у вас мать русская, и вы получается – фольксдойче?
– Моя мама немка! И в роду у меня все немцы!
Ишь ты, как ее пробрало, – усомнились в расовой чистоте, и аж глаза засверкали. Или это по привычке – гестапо-то, небось, за родню из России ее как грушу трясло? Скорее всего, именно так, уж больно реакция неадекватная. Ну да это не мое дело, поэтому козырнув сказал:
– Я бы про то, что ты немка, орать не стал. Нечем тут гордиться. Особенно после того, что здесь сотворили… Но сейчас можете ехать – дорога свободна!
И повернувшись, нырнул в темноту леса. М-да… Теперь бежать отсюда надо очень быстро. Фрицам, чтобы доехать до стационара, не более получаса понадобится. А еще через час здесь будет слишком людно. Мы уже удалились метров на шестьсот в глубь чащи, когда я услышал далекое завывание двигателя. Похоже, в санитарной колонне только сейчас пришли в себя и, поняв, что расстреливать из темноты их не будут, продолжили движение.
***
Переоделся в рекордные сроки. Моторы еще ревели над головой, а я уже напяливал на дохлого фрица свой грязный комбез. Потом, пыхтя, оттащил труп к вывороченному пню. Прежде чем закидать его ветками, прочел, что было написано в солдатской книжке, а потом густо смочил ее кровью, до сих пор вытекающей из головы мертвеца. Распорол на боку китель и тоже извазюкал в крови, предварительно срезав с себя бинты. А теперь вперед, тем более что самолеты собрались улетать. Успел вовремя. Самые смелые, уже начали вылезать из леса и подниматься с кюветов. Подойдя к дымящей машине, быстро огляделся. Вроде никто не пялится… Ну, поехали! Улегшись в лужу возле колеса, замер в ожидании, когда меня найдут. Блин! Чуть не забыл… заранее морщась, достал нож и полоснул себя зубчатым краем по голове, над бровями. Уй, бля! Больно! Кровь сразу густо залила лицо. Ну теперь нормально, пусть попробует кто-нибудь узнать. Главное, чтобы сейчас не вычислили, а потом, в санчасти – дай бог вывернусь. То, что у меня с немецким напряги и разговаривал, как говорит Серега, с ярко выраженным рязанским акцентом, – не волновало. Буду работать под контуженого заику. Симптомы контузии помню еще очень хорошо. Тем более что рана-то – не опасная. Извлекут осколок, и опять буду как новенький. Особенно если пенициллином ширнут. Хотя не знаю, есть он у них или еще нет. Ну хоть стрептоцидом обработают дырку, уже хорошо. Тогда дня через два-три могу делать ноги. И под эти приятные мысли опять незаметно для себя вырубился…
Глава 15
Про три дня, как выяснилось, несколько погорячился. Таскание тяжеленного трупа разбередило рану и самостоятельно смог передвигаться только на пятый день. Но зато без всяких подозрений. Повезло, что одновременно с ранеными разбомбленной колонны привезли большую партию с передовой. Причем в основном тяжелых. Легкие остались в ПМП. Наши там очень вовремя разведку боем совершили, и теперь госпитальные врачи зашивались. Я-то все опасался, что они обратят внимание на запущенность раны. Не обратили. А может, и обратили, но решили – пока с передовой привезли, она так воспалилась. Нас ведь вносили в приемный покой общей кучей, вместе с недобитками, которых привезли от линии фронта. Прибывших раненых сортировали только по тяжести ранений и выкладывали рядком вдоль стен. Кого-то увозили сразу в операционную. Кого-то на улицу – в морг. Так что теперь я – рядовой Густав Шнитке из Перлиберга, занимаю законную койку с левой стороны прохода возле окна. Осколок извлекли, и на перевязку хожу самостоятельно. А вот как вернусь к своим, найду доктора Густава Карловича и оподарачу всего, с ног до головы. Если бы не его «немецкая» штопка, меня уже в спецчасти на предмет «собеседования» вовсю крутили бы… Про это, когда к дороге выходил, даже и не подумал. Не подумал и о том, что делать, если бы в моей палате сослуживцы этого Шнитке оказались. Да у меня тогда от большой потери крови мозги вообще не работали! Все автоматом делал на одних инстинктах. Зато правильно придумал про сильнейшее заикание и даже частичную потерю памяти. Но это все обещают починить ударными темпами. Единственно, что не понравилось, так это то, что вчера ко мне подходил следящий по госпиталю от гестапо. Хотел записать мои данные в свой гроссбух. Правда, он ко всем новеньким подходит. Душевный такой человек… Слушал мои заикания и даже не морщился, а когда спросил о доме, я вообще разрыдался. Так он участливо покивал и обещал зайти попозже. Ага… вот кого буду ждать с нетерпением. Как же! Тем более вчера же в палату зашла помощница начальника госпиталя. Увидев ее, сразу притворился мертвым. В смысле спящим. Ни хрена себе струя! Бывают же такие совпадения! Это была та врачиха, колонну которой мы раздолбали в прошлом году. Ну, с другой стороны, фронт-то один, и служит она в большом госпитале, единственном на этом участке. Про то, кем она здесь работает, рассказал сосед по палате. Веселый такой пулеметчик, которому ногу по колено отрезали. Он был крайне доволен, что больше не попадет на фронт, и болтал гад без остановки. А так как я вообще старался рта не раскрывать, то, найдя в моем лице слушателя, Отто Краус, как он мне представился, вываливал на меня все слухи, сплетни, байки и домыслы, которыми была забита его грушеобразная голова. Про оберарц Хелен Нахтигаль, так звали симпатичную докторшу, он рассказал, что она душевная девушка, хорошо относится к раненым, имеет папу – крупного медицинского чина в Берлине – и не имеет жениха. Что при общей ее красоте наводит на странные мысли. К ней многие пытались подъехать, был даже один моложавый полковник, но она всех отшивает, и это повышает ее рейтинг в глазах остального госпитального контингента. Ну да… комсомолка, спортсменка, отличница… Знакомая песня. Мне вот только не понравилось, что когда она выходила из палаты, то, оглянувшись и посмотрев прямо на меня, наморщила лоб, как будто что-то вспоминая. Завтра, край послезавтра, надо отсюда сваливать. Тем более поток раненых прекратился, аврал закончился, и госпиталь начинает работать в штатном режиме. А там, где наступает немецкий орднунг, заканчивается моя самодеятельность. Вообще не представляю, как можно так упорядоченно жить. Они, блин, как роботы какие-то! Даже не роботы, а как бы это сказать… даже слов подобрать не могу. Другие совсем. Я утром чуть не погорел на этом их совсем другом укладе жизни. Двинул в курилку, рассчитывая стрельнуть сигарету. Хорошо сразу не полез со своей просьбой, а сначала посмотрел, что и как. Просто стоял рядом, делая вид, что дышу свежим воздухом, и прислушивался к разговорам. Так вот, к группе курящих подошел один раненый и, обращаясь к другому, поздоровался и попросил курева. Причем уточнил, что лежат они в одной палате и стрелок сразу вернет долг, как только сможет купить сигареты! После чего ему дружелюбно дали никотиновую палочку. А выходит просто так, без возврата – не дали бы?! Даже в такой мелочи их отличие от нас бросалось в глаза. Да и гестаповец ласковый тоже… Когда он подходит к раненому, последний старается даже лежа принять молодцеватый вид. Отто между делом рассказал, почему так происходит. Те, кто нюнится и «умирает», получают низкую оценку в характеристике при выписке из госпиталя. И в дальнейшем, во время распределения разных благ, положенных солдатам вермахта, – их номер шестнадцатый. То есть, к примеру, после войны, когда будут раздавать земли на благодатной Украине, такой нюня может либо вообще не получить участка, либо получить плохой. Внутренне подивившись немецкому оптимизму (они еще не поняли, что на Востоке им все обломилось), внимательно слушал говоруна, кивая в такт словам головой. Бывший пулеметчик, мерзко подхихикивая, добавил, что мой нервный срыв и последующие рыдания обеспечат меня огромным минусом, исправить который сможет только геройство на фронте. Вообще одноногий очень много говорил о геройстве. Наверное, потому, что фронт ему не светил. Остальные больше помалкивали. Помалкивали днем и кричали ночью, во сне. Кто от боли, кто от кошмаров… Спать было совершенно невозможно. Особенно я оценил прелесть генеральской палаты, в которой валялся зимой, когда привезли двух горелых танкистов. Когда не орали, они скрипели зубами так, что у меня волосы на ногах шевелились.
А на следующий день Нахтигаль, зайдя в палату, направилась прямо ко мне. Писец, приехали… Узнала, курва белобрысая и, сейчас, уверившись в своих подозрениях, свистнет орлов из комендантского взвода. Чтобы не выдать себя паническим взглядом, смотрел на ее ноги (очень даже красивые ножки), целомудренно прикрытые белым халатом уставной длины. Врачиха подошла к койке и остановилась. Пялиться на ноги становилось неприличным и пришлось поднять взгляд. Нет, похоже, комендачи пока отменяются. Вид у нее был какой-то нерешительный. С таким видом вражеских шпионов не раскрывают. Хелен улыбнулась и спросила:
– Здравствуйте, господин Шнитке. Как вы себя чувствуете?
Сделал печальную морду и ответил:
– Хо-хо-хо-хорош-ш-шо.
Врачиха потеребила пуговицу на халате. Видно, что-то спросить хочет, но не знает, как. Потом все-таки решилась:
– Господин Шнитке, у меня очень хорошая память на лица, и я уверена, что встречала вас раньше. Только не могу вспомнить, где. Такое впечатление, что мы не только встречались, но и общались. В наш госпиталь вы попали в первый раз, но может быть, мы виделись в Берлине, в клинике моего отца Карла Нахтигаля?
Вот пристала! И не живется ей спокойно. До всего надо докопаться. Но какие глаза-то красивые. Огромные, зеленые, с коричневыми крапинками. Прошлый раз, в свете горящего грузовика, я их цвет так и не определил… А она все смотрит, в ожидании ответа.
– Н-н-н-нет. Я ва-ва-вас н-н-не з-з-знаю. Из-з-звин-н-ните.
Разведя сокрушенно руками, виновато улыбнулся, показывая, что и рад бы вспомнить, но чего не было, того не было.
Хелен покраснела и сказала:
– Это вы меня извините. Все-таки даже моя фотографическая память может давать сбои. До свидания!
И резко развернувшись, зацокала каблучками к выходу.
Ф-ф-у-у-у… разоблачение откладывается. Но вот сегодня же ночью надо валить из этого гостеприимного места. Еще один ее подход, и у меня просто нервы не выдержат. И так уже мокрый как мышь лежу.
– Ха-ха-ха! Наша железная фройляйн запала на заику Шнитке! Вы слыхали, как она с ним ворковала?
Вот сука одноногая! Остальные во время разговора сделали вид, что их здесь и нет, а этот козел Краус теперь начал ржать, привлекая всеобщее внимание. Видя, что его не поддерживают в стремлении опустить врачиху, пулеметчик еще какое-то время повозился на койке, а потом, повернувшись ко мне, сказал:
– Она вообще-то так еще ни к кому не подходила. Но все бывает в первый раз. Говорят в прошлом году русские «невидимки» захватили колонну раненых, которую везли с передовой. Она была в той колонне. Так всех раненых убили, а ее изнасиловали. Представляешь, десять здоровенных русских ее пропустили по кругу! После этого у кого хочешь крыша съедет. Вот она в тебе и почувствовала родственную душу. У тебя же тоже – мозги не в порядке! Ха-ха…
Бум! Костыль лежащего с другой стороны сапера ловко влепил по грушеобразной башке Отто. А его сосед, прежде чем одноногий начал вопить, привстал на койке и, глядя на вытянувшуюся морду этой падлы, процедил:
– Заткнись, свинья, пока я тебе последнюю ногу не сломал!
Я лежал, глупо улыбаясь и сжимая под одеялом кулаки. Убил бы тварь! И докторша здесь была вовсе ни при чем. Если сейчас начнется кипеж с последующими разбирательствами, то все мои планы могут полететь к черту. Но скандала не получилось. Пулеметчик, почувствовав общее настроение палаты, глухо выругался и, завернувшись в одеяло, притворился, что неожиданно решил вздремнуть. Хм… Молодец сапер. Однако не все среди фрицев отформатированы до невозможности. И нормальные люди встречаются. Этот же сапер к примеру. Такой вряд ли жалкую сигаретку в долг давать будет… Вечером сходив на перевязку, я в смотровой стырил на всякий случай бинтов и сульфидина, а вернувшись к себе уснул, потому как в ближайшее время спать не придется. Рана на боку была уже чистой, не дергала и даже постепенно начала подживать. Вот и хорошо – окончательно на ходу заживет, тем более что к утру ноги моей здесь не будет.
В двенадцать, когда заставили выпить какие-то таблетки, проснулся и, выждав еще минут десять после ухода медсестры, скользнул к двери. Если что – просто иду в туалет. Проскочив по длинному коридору, выглянул в окно. Пусто, тихо… Белым привидением ухнул в палисадник. В боку слегка стрельнуло, но вполне терпимо, что не может не радовать. А прохладненько-то, в одном бельишке. Зябко поджимая ноги, направился к домику, в котором хранилась форма раненых. Вообще, каптерок было две. Одна возле дежурной медсестры, туда мне соответственно ход заказан, и вторая в этом домике. Даже если он и охраняется, то после пересменки сделаю часовому козью морду и оденусь по-человечески, а то брожу сейчас по кустам, как призрак замка Моррисвиль. Хотя днем никакой охраны я не видел. Часового возле домика не было и ночью. Зато в беседке, стоящей рядом, слышались голоса. Прислушался… Вроде мужской и женский. Вот скотобаза! Нашли время миловаться! Когда эта парочка свалит, никто не знает, даже они сами. А мне тут что – до утра торчать? Или в полуголом виде до фронта рысачить, изображая из себя спортсмена-разрядника? Хотя вроде в романтической беседе парочки наметился досадный разлад. Подобравшись поближе, начал нагло подслушивать. Ого! Похоже, в беседке сидит моя старая знакомая и еще какой-то хмырь. Причем Нахтигаль явно изволят гневаться. Правда, не вопит, но зато шипит очень эмоционально:
– Господин майор, немедленно отпустите руку!
– Хелен, ну почему так официально? Я всегда для вас буду просто Фридрихом.
Голос мужика сильно напоминал стенания самца оленя в брачный период. Господин майор, пылая страстью, тем временем продолжал подкатывать шары к докторше:
– Ну же, Хелен! Не для того я прилетел сюда из Мюнхена, чтобы в очередной раз услышать ваш отказ. Тем более я твердо намерен увезти вас из этого ужасного места. Всюду грязь, вонь, эти дикие русские! Такая обстановка совершенно не приемлема для девушки. Тем более вашего положения.
Блин! Соглашайся уж скорее и уматывайте оба в теплую люлю! Я поджал замерзшую ногу и подышал на ладонь. У вас тут страсти, а я мерзнуть должен?!
– Господин майор, я еще в прошлый раз сказала вам твердое нет. С того времени ничего не изменилось! А сейчас могу добавить, после того как узнала о ваших последних «геройствах», – вы садист и трус! Мало того, что совершили с той девушкой в Бретани, так еще потом, заметая следы, уничтожили всю ее семью!
Нет… не светит им теплая кроватка, а мне быстрое переодевание. Майор где-то во Франции накосячил, а мне теперь отдуваться приходится. Или обоих завалить? Хотя как-то стремно… майора-то без проблем, а вот докторшу жалковато. Да и красивая она. Вспомнив зеленые глаза Нахтигаль, я вздохнул и поджал другую ногу.
– Это вам этот прощелыга Гюнтер успел сообщить? Но мне уже все равно!
Ух ты, как резко сменился голос мужика – с воркующего на лязгающий. Какой-то хреновый из него ухажер. Ну кто же так баб охмуряет? Этому козлу у Сереги поучиться бы. Десять минут от начала знакомства, и барыня, как говорится, уже легли и просють. А этот недоделок девчонке мозги запудрить не может. Майор тем временем продолжал:
– Да, вы тогда были правы. Меня очень интересуют средства вашего отца. И вы меня, кстати, тоже интересуете. Так что эти два интереса у меня удачно совпали. Но теперь вы не сможете меня оттолкнуть, как раньше. Или вы, дорогая Хелен, думаете, мне не известно, как ваш любимый папочка списал тех пятерых жидов? Только за это ему грозит крупное разбирательство. Но вот русских врачей ему не простят. Он их актировал как умерших, наверняка по совету своей жены, а эта троица угнала грузовик и сумела прорваться во Францию. И теперь они с этими бандитами-макизарами убивают наших солдат. За это ему уже полагается не разбирательство, а виселица! И не только ему – ваша мамочка, как подстрекатель, тоже пойдет под суд!
Во блин! Как заворачивает! Я такого даже в театре не видел. Прямо любовник-шантажист. А папик-то у Ленки еще тот типус. Явно не доктор Менгеле. Евреев куда-то списывает, русских отпускает, шкурой рискуя. Прямо Айболит какой-то. Но у майора угрозы не шуточные, так что давай-ка, Хелена, не ломайся и быстренько в люлю! Или под венец! Да хоть к черту на рога, только быстрее отсюда сваливайте, а то я уже ног не чую! Ну тебе же не плевать на родителей? Ты же их любишь? Майор-то не шутит – сдаст моментом. Поэтому бегом ему брачную ночь устраивать!..
После долгой паузы опять послышался голос Нахтигаль:
– Господин майор…
– Не майор, а штурмбанфюрер! Хватит меня уже унижать! Вы прекрасно знаете мое звание!
Все! Задолбали! Следующего раунда просто не перенесу! И так уже соплей полный нос скопился! Поняв, что упертая девка ни хрена не даст майору, ни под каким соусом, я, громко шмыгнув, сделал два шага ко входу в беседку. Там явно не ожидали посторонних. Рядом с врачихой сидел эсэсовец. И чего она выпендривается? Я-то думал, майор – какой-нибудь плешивый сморчок. А этот крепенький, габаритами с меня и морда – как у них на плакатах рисуют. То есть истинный ариец. Он удивленно пялился на белую фигуру в двух метрах от себя и уже хотел чего-то сказать, но его опередила докторша:
– Господин Шнитке, что вы здесь делаете? Немедленно идите в палату, вы же простудитесь!
Ишь ты – заботу проявляет! Конечно, простужусь – на холодной земле полчаса босыми ногами стоять! Сделав неопределенный жест рукой, продвинулся еще на шаг и пробил прямым в горло начинающему подниматься штурмбанфюреру. Он только захрипел, заваливаясь набок. Я уже приготовился слегка «приласкать» Нахтигаль, но она повела себя очень странно. Ни криков, ни визгов, только молча смотрела на меня и, прежде чем успел шагнуть к ней, сказала:
– Густав, это было лишнее. Я бы с ним сама разобралась.
Интересно, как? Затрахала бы до смерти? В том, что субтильная оберарц владеет рукопашкой. Я сильно сомневался. Она же, присев возле переставшего хрипеть эсэсмана, пыталась нащупать пульс. Чего тут щупать? Фирма гарантию дает. Я хоть и ослаб несколько, но уж больно ракурс удачный был. Так что твой несостоявшийся жених уже отчалил. М-да… Если она, поняв это, начнет паниковать, то и ее придется слегка оглушить. Но докторша среагировала на удивление спокойно. Поняв, что фриц отдал концы, она, не вставая с колен, спокойно повернулась ко мне и хотела что-то сказать, но тут у нее глаза стали совершенно круглые. Быстро оглянулся – не подходит ли кто сзади. Но смотрела она не за меня, а на меня. Потом немного покусала кулак и совсем писклявым голосом выдала:
– Я вспомнила…
Вот ведь зараза! Ну еще бы не вспомнить. Ночь, слегка освещенное, в этот раз не пожаром от горящей машины, а дальним фонарем лицо, труп под ногами. Ассоциативная цепочка и сработала. Но память у нее действительно фотографическая.
– Поздравляю вас, фройляйн! Только вот не надо делать резких движений. Я в прошлый раз вас отпустил и в этот раз живой оставлю. Не провоцируйте меня, и разойдемся миром. Сядьте пока вот сюда.
Указав ей на лавочку, начал стягивать с трупа сапоги. Потом бриджи. Даже носками не побрезговал. Сапоги были чуть большеваты, но это фигня! Главное, не маленькие! Затянув ремень с офицерским «вальтером», снова почувствовал себя человеком. Пока одевался – согрелся. И нос сразу прочистился. Только сейчас почувствовал, что дохлый эсэсман явно злоупотреблял одеколоном. От кителя разит, как от парфюмерной фабрики. Все это время Нахтигаль сидела тихой мышкой. Под конец даже кулак изо рта вытащила. Ну и что с ней делать? Пока соображал, как половчее вырубить врачиху, чтобы без последствий было, она уже нормальным голосом сказала по-русски:
– Спасибо вам.
– Хм… с каких это пор врач благодарит за убийство?
– Если бы вы не появились, это пришлось сделать мне самой. А я не уверена, что у меня такое бы получилось.
И эта мелкая пигалица достала из кармана «Браунинг»! Оп-па! Она же меня в любой момент завалить могла! Из подобного Гусева чуть не до смерти подранили. Вот это косяк! Даже в голову не приходило, что оберарц может быть вооружена. Протянул руку за пистолетом, готовясь в любой момент уйти в сторону. Но «Браунинг» был спокойно отдан, без всяких эксцессов. Опять встал извечный вопрос – что делать? Теперь ее по башке бить даже как-то неудобно. Да и труп свежий, может сильно ее репутацию подмочить. До этого не думал, а сейчас вдруг озаботился. Я-то свалю, а как она отдуваться будет? Ведь хоть кто-то да был в курсе, к кому эсэсовец на ночь глядя намылился. Поймав себя на этой мысли, тут же задумался над другой – я что на эту Хелен сам запал? Хм… хм… С одной стороны, вроде и нет, но вот с другой… Смелая деваха, да еще и симпотная. Правда, вот немка… Ладно, потом на эту тему подумаю, а сейчас от трупа надо избавляться. Куда его можно деть? Спросил у врачихи. Она через пару секунд выдала ответ – за оградой есть заросший пруд. Если его туда спихнуть, ни одна собака не найдет. Ну, собака-то как раз и найдет, во всяком случае, до пруда доведет, но это будет позже. Когда этого чина активно искать начнут. Пока волокли труп к дырке в ограде, объяснял Хелен линию поведения. Типа да, она прогуливалась по госпитальному саду, а потом беседовала с господином штурмбанфюрером в беседке. Но позже они слегка поругались, и она ушла. Он же остался зализывать душевную рану. Что было дальше с ее женихом – она не знает. А вот следователи будут в курсе. Дальше – психованный Шнитке убивает эсэсмана и, обобрав труп, скрывается в неизвестном направлении. Вот и пусть ищут Густава, который уже неделю, как гниет в яме подо пнем. Все это тоже выложил Нахтигаль, опустив только процесс разложения истинного Шнитке. Пусть считает, что эти документы мне по «легенде» достались. За этой содержательной беседой дошли до забора. Дальше, опасаясь возможных гипотетических собачек, потащил тушу фрица сам. Примотав найденной тут же проволокой тело покойного к камню, пустил его в недалекое плавание. Ну вроде все – пора разбегаться. Но тут Хелен удивила меня еще раз:
– Господин Шнитке. – Даже зная, что я не немец, она упорно называла меня только так, – Густав, если вы подождете меня десять минут, то я смогу вам собрать продукты. Знаю – вам идти далеко, и они понадобятся.
Помолчав несколько секунд, добавила:
– Не бойтесь, после того, что мы сделали, – она как-то странно хрюкнула, – выдавать мне вас совершенно не выгодно.
Ха, хорошая мысль! Так ей и сказал, заметив, что ждать ее буду ровно десять минут. После чего уйду. И демонстративно посмотрел на часы, приватизированные с трупа. Врачиха улыбнулась и поскакала к корпусу. В том, что не выдаст, даже и не сомневался. Действительно – ей это совершенно не выгодно. В случае чего – висеть будем рядышком… На одиннадцатой минуте послышались шаги, и идущая быстрым шагом Нахтигаль влетела прямо мне в руки. Сама. Я только из-за дерева вовремя выступил.
– Ой!
Пискнув, она смущенно сунула мне обычный солдатский ранец.
– Там продукты и лекарства. Продолжайте их принимать, как вы это делали в госпитале. И постарайтесь поменьше двигаться. Тогда заживление пойдет быстрей.
Специально ведь, редиска, говорит строгим врачебным голосом, чтобы скрыть смущение. Помолчали. Потом Хелен протянула руку, сказав с улыбкой:
– Прощайте, господин Шнитке. Теперь я вас – точно не забуду.
Взяв теплую ладошку, слегка пожал и, не отпуская, ответил:
– До свидания, фройляйн Нахтигаль. До свидания.
Она явно удивилась.
– Вы что, рассчитываете встретиться еще раз?
– Я на это не только рассчитываю. Практически уверен во встрече. Тем более зная, где вас можно искать в Берлине…
– Откуда?
– Ну вы же сами сказали, что у вашего отца там клиника. Так как вы не замужем, то выходит, живете с родителями. А уж найти в таком маленьком городе такую красивую девушку, тем более зная ее имя и фамилию, не составит никакого труда.
И став серьезным, добавил:
– Запомните, что вам сейчас скажу. Эта война закончится в Берлине. Я это знаю точно. Если вдруг жизнь повернется так, что вы попадете к русским, то немедленно требуйте встречи с представителем особого отдела. А ему скажите, что работаете на Лисова, позывной – Колдун. И просите, чтобы связались с ним немедленно.
– А кто это – Лисов?
– Я…
– Это ваш псевдоним?
– Это моя фамилия. Вы вон тоже Нахтигаль, то есть Соловьева, но я же не считаю это псевдонимом.
Хелен хихикнула, а я взял и поцеловал ее. А что? Вот захотелось вдруг. Тем более обстановка романтическая – сверчки чвиркают, ночь весенняя, труп свеженький метрах в тридцати отсюда, в тину погружается. Почему бы не поцеловать красивую девчонку? Она сначала слабо трепыхнулась, а потом затихла. Я, правда, не стал затягивать удовольствие и, с трудом оторвавшись от податливых губ, подмигнул и, повернувшись кругом, быстрым шагом двинул вдоль забора, хоронясь в тени кустов.
* * *
Из городка выбрался нормально, благо патрули так топали по ночным улицам, что звук шагов за два квартала можно было услышать. Ну и то, что госпиталь на окраине располагался, тоже помогло. А выбравшись, сильно озадачился, как быть дальше. То есть понятно – к своим выбираться. Но это – под сотню километров! Каждого куста опасаясь. И через линию фронта, в одиночку да недолеченным, тоже как-то стремно идти. Даже до заимки Окунина и то было километров сорок, а для разведки того района очень серьезно готовились. Все пути просчитывая. Может, партизан поискать? Нет, не выйдет. Они же не грибы, чтобы под каждым кустом расти. Да и нет их здесь, насколько я знаю. В лесу же, в своей щегольской форме, буду отсвечивать как прыщ на носу у невесты. Значит, задача первая. Надо найти гражданку. Не в смысле добрую фигуристую бабенку, которая бы меня приютила (хотя это тоже вариант), а цивильную одежду. И вот тогда, двигаясь в стороне от дорог, попробовать проскочить поближе к передовой и уже на месте разнюхать обстановку. Про то, что можно захватить машину, я и не думал. Это не сорок первый и даже не сорок второй. Сейчас на дорогах совсем глухо. Фельджандармерия работает, как зверь. Даже если и угоню транспорт, то проеду максимум пять километров, после чего благополучно спалюсь. А еще надо учесть, что тут полицаи слегка пугаными (в связи с приближением фронта) толпами ходят. Да разные ОУНовцы с УПАшниками. Тяжеленько выйдет… Блин! Совсем упустил, что еще Сулу форсировать придется… А ведь не май месяц. То есть как раз таки май, но вот вода еще холодная… Ничего толком не придумав, устав к рассвету как собака, зашел подальше в лес и завалился отдыхать в каких-то буреломных зарослях. Заодно подкрепился. Ленка сунула в ранец и консервы, и здоровенный шмат сала с хлебом. Но вот ножа не было… Зато было сразу две фляги. Одна с водой, а другая со спиртом. Для начала выпил таблетки и начал задумчиво крутить сало, соображая с какого боку к нему подступиться. Вгрызаться в этот шмат целиком как-то несподручно, но выхода не было. Пока жевал – ругал себя последними словами. Тоже мне разведчик! Увидел бабу и растаял. На хрена, спрашивается, ей свою фамилию сказал? Вполне достаточно было позывного. Вот что значит мое почти полуторамесячное воздержание и ее красивые глазки. Воистину язык быстрее мозгов работает… Но потом, вспомнив приятные округлости Нахтигаль, незаметно успокоился и, хряпнув из второй фляги – для сугрева, уснул. Вечером, закинувшись таблетками, снова двинул на восток. Хоть и топал почти всю ночь, но прошел километров пятнадцать, не больше. Сначала наткнулся на дорогу, и пришлось делать большой крюк. Потом чуть не влетел в здоровенный овраг и не свернул себе шею. Его тоже пришлось обходить.
Владислав Конюшевский "Попытка Возврата"
читать дальшеВовка Крутиков, по кличке Малыш, фуганул из граника по первой машине. Я от него был метрах в двадцати и, прежде чем уткнуться в землю, увидел при вспышке выстрела такое, что завопил, срывая горло:
– Не стрелять! Отставить!
Пулемет успел тукнуть короткой очередью и замолк. При свете горящего грузовика стали ясно видны красные кресты на бортах остановившихся двух машин. Блин! Санитарную колонну накрыли… Меня не то чтобы терзали угрызения совести, но расстреливать раненых считалось совсем не гут. Мудаки, конечно, присутствовали и с той, и с другой стороны фронта, но нормальные солдаты старались с ранеными не связываться. Максимум могли просто равнодушно пройти мимо. Но очень часто сердобольный мог и бросить индпакет истекающему кровью врагу. Разумеется, не во время боя… А бывали случаи захвата госпиталей или ПМП. Как с нашей, так и с немецкой стороны. Бывало и так, что озверевшие во время боя солдаты не останавливали себя и крошили всех. Но гораздо чаще врачей и раненых не трогали и даже централизованно подкидывали какие-нибудь лекарства. Все равно они уже считались военнопленными. Но вот что заметил – если немцы не пожалеют наших в полковом медицинском пункте, то наши обязательно сравняют счет. И наоборот. Быть открывальщиком очередного такого счета мне не хотелось. Поэтому, встав за дерево, крикнул по-немецки:
– Не стрелять! Старший колонны, выйдите из машины.
Секунд через тридцать из кабины последнего грузовика спрыгнула тоненькая фигурка. Я пригляделся… Баба! Правда, не в халате, а в куртке и форменной юбке. И это старшая? Выйдя из-за укрытия, пошел ей навстречу. Пацаны, не высовываясь, страховали от разных неожиданностей – вдруг тот же водила с грузовика героизм ненужный проявить захочет? Не доходя пару шагов до меня, немка остановилась. Ух ты, какая фройляйн! Цвета глаз не видно, но понятно, что большущие. И фигурка очень даже ничего. Деваха молча смотрела на меня, и поэтому решил не затягивать:
– Что за колонка, куда направляетесь?
Старшая после небольшой заминки ответила на неплохом русском:
– Это санитарные машины, неужели не видите красный крест? Везем раненых в тыл.
Вот те раз! У фрицев что, пошла мода на изучение языка противника? Причем как чисто чешет. Акцент, конечно, есть, но слова произносит внятно и четко, не то что Худайбергенов из хозвзвода, который вроде и по-русски говорит, но ни хрена не понятно, чего же он хочет. Тем лучше, теперь не надо долго фразы в уме конструировать, так что можно перейти на родной язык. Поправив автомат, сделал официальную морду и двинул речь:
– В темноте символика медицинской службы была не видна. От лица Красной Армии приношу свои извинения за случившееся. Это недоразумение. Неизбежная на войне случайность. Мы поможем вам убрать грузовик, и вы сможете продолжить путь.
Ф-фу! Какую фразу замутил, в лучших традициях героев Дюма. Барышня, пока я говорил, настороженно замерла и даже вроде дышать перестала. Поняв, что на месте ее резать не собираются, спросила:
– Я могу посмотреть, что с разбитой машиной, может, там не все убиты?
Ха! Смелая немчура. То есть не то чтобы смелая – даже в темноте видно, как ее трясет, но вот что такое врачебный долг – со страху не забыла. Или девку просто заклинило? Такое тоже бывает. Хотя голос, хоть и дрожащий, но не истерический, может, действительно о раненых печется… Кивнув, ответил:
– Конечно, только сначала предупредите своих людей, чтобы не делали глупостей.
– Один момент.
Врачиха крутнулась на месте и, подбежав к оставшимся целыми санитарным машинам, что-то сказала. Потом вернулась. Смотреть на подбитый «Бюссинг» было бессмысленно. Граната попала между кабиной и фургоном. Кабину вообще сорвало, и она валялась в стороне. Фургон же чадно догорал задней своей частью. Передней просто не было. Чтобы не тянуть время, спросил:
– Во второй машине много тяжелораненых?
Немка подозрительно посмотрела на меня, но поняв, что отвечать придется, сказала:
– Двенадцать человек.
– Тогда, пожалуйста, возьмите людей и придерживайте раненых, пока я буду этой машиной сталкивать грузовик с дороги.
Повернувшись к своим ребятам, крикнул:
– Грач, Волк – в кузов. Помогите врачихе.
Потом, выгнав шофера из машины помогать остальным, осторожно подкатил к чадящему грузовику и, подцепив его сзади, сдвинул ближе к обочине. Даже без особой встряски. Выпрыгнул из кабины и опять подошел к немке:
– Можете следовать дальше.
И, не удержавшись, добавил:
– Неужели вы старшая?
– Старшим был гауптман Хольц. Он был замечательным хирургом. Вы его убили…
Ах ты стервь нерусская! Боится до дрожи, но еще и претензии высказывает. Я цыкнул зубом и, нехорошо улыбнувшись, ответил:
– Так вас сюда никто не звал. Сидел бы Хольц в Германии, резал больных и оставался живой до старости. Но немцам захотелось пойти на Восток. А здесь идет война на уничтожение. И прощать мы вас начнем, только когда Берлин возьмем.
Врачиху во время этого монолога опять начало крупно колотить. Даже жалко стало. Да и оставлять о себе впечатления грубого ночного убийцы раненых не хотелось. Поэтому уже другим тоном спросил:
– Откуда вы так хорошо наш язык знаете? Или в концентрационном лагере с русскими военнопленными работать пришлось?
Про концлагерь ляпнул специально, чтобы ее встряхнуть. В лагерях-то только врачи из СС служат, а эта – обычная клистирная трубка из вермахта. О, получилось! Девчонка перестала трусить и обозлилась:
– Я давала клятву Гиппократа и никогда не пошла бы служить в лагерь! А язык знаю, потому что у меня мама в России жила и уехала в Германию еще до вашей революции.
– Так у вас мать русская, и вы получается – фольксдойче?
– Моя мама немка! И в роду у меня все немцы!
Ишь ты, как ее пробрало, – усомнились в расовой чистоте, и аж глаза засверкали. Или это по привычке – гестапо-то, небось, за родню из России ее как грушу трясло? Скорее всего, именно так, уж больно реакция неадекватная. Ну да это не мое дело, поэтому козырнув сказал:
– Я бы про то, что ты немка, орать не стал. Нечем тут гордиться. Особенно после того, что здесь сотворили… Но сейчас можете ехать – дорога свободна!
И повернувшись, нырнул в темноту леса. М-да… Теперь бежать отсюда надо очень быстро. Фрицам, чтобы доехать до стационара, не более получаса понадобится. А еще через час здесь будет слишком людно. Мы уже удалились метров на шестьсот в глубь чащи, когда я услышал далекое завывание двигателя. Похоже, в санитарной колонне только сейчас пришли в себя и, поняв, что расстреливать из темноты их не будут, продолжили движение.
***
Переоделся в рекордные сроки. Моторы еще ревели над головой, а я уже напяливал на дохлого фрица свой грязный комбез. Потом, пыхтя, оттащил труп к вывороченному пню. Прежде чем закидать его ветками, прочел, что было написано в солдатской книжке, а потом густо смочил ее кровью, до сих пор вытекающей из головы мертвеца. Распорол на боку китель и тоже извазюкал в крови, предварительно срезав с себя бинты. А теперь вперед, тем более что самолеты собрались улетать. Успел вовремя. Самые смелые, уже начали вылезать из леса и подниматься с кюветов. Подойдя к дымящей машине, быстро огляделся. Вроде никто не пялится… Ну, поехали! Улегшись в лужу возле колеса, замер в ожидании, когда меня найдут. Блин! Чуть не забыл… заранее морщась, достал нож и полоснул себя зубчатым краем по голове, над бровями. Уй, бля! Больно! Кровь сразу густо залила лицо. Ну теперь нормально, пусть попробует кто-нибудь узнать. Главное, чтобы сейчас не вычислили, а потом, в санчасти – дай бог вывернусь. То, что у меня с немецким напряги и разговаривал, как говорит Серега, с ярко выраженным рязанским акцентом, – не волновало. Буду работать под контуженого заику. Симптомы контузии помню еще очень хорошо. Тем более что рана-то – не опасная. Извлекут осколок, и опять буду как новенький. Особенно если пенициллином ширнут. Хотя не знаю, есть он у них или еще нет. Ну хоть стрептоцидом обработают дырку, уже хорошо. Тогда дня через два-три могу делать ноги. И под эти приятные мысли опять незаметно для себя вырубился…
Глава 15
Про три дня, как выяснилось, несколько погорячился. Таскание тяжеленного трупа разбередило рану и самостоятельно смог передвигаться только на пятый день. Но зато без всяких подозрений. Повезло, что одновременно с ранеными разбомбленной колонны привезли большую партию с передовой. Причем в основном тяжелых. Легкие остались в ПМП. Наши там очень вовремя разведку боем совершили, и теперь госпитальные врачи зашивались. Я-то все опасался, что они обратят внимание на запущенность раны. Не обратили. А может, и обратили, но решили – пока с передовой привезли, она так воспалилась. Нас ведь вносили в приемный покой общей кучей, вместе с недобитками, которых привезли от линии фронта. Прибывших раненых сортировали только по тяжести ранений и выкладывали рядком вдоль стен. Кого-то увозили сразу в операционную. Кого-то на улицу – в морг. Так что теперь я – рядовой Густав Шнитке из Перлиберга, занимаю законную койку с левой стороны прохода возле окна. Осколок извлекли, и на перевязку хожу самостоятельно. А вот как вернусь к своим, найду доктора Густава Карловича и оподарачу всего, с ног до головы. Если бы не его «немецкая» штопка, меня уже в спецчасти на предмет «собеседования» вовсю крутили бы… Про это, когда к дороге выходил, даже и не подумал. Не подумал и о том, что делать, если бы в моей палате сослуживцы этого Шнитке оказались. Да у меня тогда от большой потери крови мозги вообще не работали! Все автоматом делал на одних инстинктах. Зато правильно придумал про сильнейшее заикание и даже частичную потерю памяти. Но это все обещают починить ударными темпами. Единственно, что не понравилось, так это то, что вчера ко мне подходил следящий по госпиталю от гестапо. Хотел записать мои данные в свой гроссбух. Правда, он ко всем новеньким подходит. Душевный такой человек… Слушал мои заикания и даже не морщился, а когда спросил о доме, я вообще разрыдался. Так он участливо покивал и обещал зайти попозже. Ага… вот кого буду ждать с нетерпением. Как же! Тем более вчера же в палату зашла помощница начальника госпиталя. Увидев ее, сразу притворился мертвым. В смысле спящим. Ни хрена себе струя! Бывают же такие совпадения! Это была та врачиха, колонну которой мы раздолбали в прошлом году. Ну, с другой стороны, фронт-то один, и служит она в большом госпитале, единственном на этом участке. Про то, кем она здесь работает, рассказал сосед по палате. Веселый такой пулеметчик, которому ногу по колено отрезали. Он был крайне доволен, что больше не попадет на фронт, и болтал гад без остановки. А так как я вообще старался рта не раскрывать, то, найдя в моем лице слушателя, Отто Краус, как он мне представился, вываливал на меня все слухи, сплетни, байки и домыслы, которыми была забита его грушеобразная голова. Про оберарц Хелен Нахтигаль, так звали симпатичную докторшу, он рассказал, что она душевная девушка, хорошо относится к раненым, имеет папу – крупного медицинского чина в Берлине – и не имеет жениха. Что при общей ее красоте наводит на странные мысли. К ней многие пытались подъехать, был даже один моложавый полковник, но она всех отшивает, и это повышает ее рейтинг в глазах остального госпитального контингента. Ну да… комсомолка, спортсменка, отличница… Знакомая песня. Мне вот только не понравилось, что когда она выходила из палаты, то, оглянувшись и посмотрев прямо на меня, наморщила лоб, как будто что-то вспоминая. Завтра, край послезавтра, надо отсюда сваливать. Тем более поток раненых прекратился, аврал закончился, и госпиталь начинает работать в штатном режиме. А там, где наступает немецкий орднунг, заканчивается моя самодеятельность. Вообще не представляю, как можно так упорядоченно жить. Они, блин, как роботы какие-то! Даже не роботы, а как бы это сказать… даже слов подобрать не могу. Другие совсем. Я утром чуть не погорел на этом их совсем другом укладе жизни. Двинул в курилку, рассчитывая стрельнуть сигарету. Хорошо сразу не полез со своей просьбой, а сначала посмотрел, что и как. Просто стоял рядом, делая вид, что дышу свежим воздухом, и прислушивался к разговорам. Так вот, к группе курящих подошел один раненый и, обращаясь к другому, поздоровался и попросил курева. Причем уточнил, что лежат они в одной палате и стрелок сразу вернет долг, как только сможет купить сигареты! После чего ему дружелюбно дали никотиновую палочку. А выходит просто так, без возврата – не дали бы?! Даже в такой мелочи их отличие от нас бросалось в глаза. Да и гестаповец ласковый тоже… Когда он подходит к раненому, последний старается даже лежа принять молодцеватый вид. Отто между делом рассказал, почему так происходит. Те, кто нюнится и «умирает», получают низкую оценку в характеристике при выписке из госпиталя. И в дальнейшем, во время распределения разных благ, положенных солдатам вермахта, – их номер шестнадцатый. То есть, к примеру, после войны, когда будут раздавать земли на благодатной Украине, такой нюня может либо вообще не получить участка, либо получить плохой. Внутренне подивившись немецкому оптимизму (они еще не поняли, что на Востоке им все обломилось), внимательно слушал говоруна, кивая в такт словам головой. Бывший пулеметчик, мерзко подхихикивая, добавил, что мой нервный срыв и последующие рыдания обеспечат меня огромным минусом, исправить который сможет только геройство на фронте. Вообще одноногий очень много говорил о геройстве. Наверное, потому, что фронт ему не светил. Остальные больше помалкивали. Помалкивали днем и кричали ночью, во сне. Кто от боли, кто от кошмаров… Спать было совершенно невозможно. Особенно я оценил прелесть генеральской палаты, в которой валялся зимой, когда привезли двух горелых танкистов. Когда не орали, они скрипели зубами так, что у меня волосы на ногах шевелились.
А на следующий день Нахтигаль, зайдя в палату, направилась прямо ко мне. Писец, приехали… Узнала, курва белобрысая и, сейчас, уверившись в своих подозрениях, свистнет орлов из комендантского взвода. Чтобы не выдать себя паническим взглядом, смотрел на ее ноги (очень даже красивые ножки), целомудренно прикрытые белым халатом уставной длины. Врачиха подошла к койке и остановилась. Пялиться на ноги становилось неприличным и пришлось поднять взгляд. Нет, похоже, комендачи пока отменяются. Вид у нее был какой-то нерешительный. С таким видом вражеских шпионов не раскрывают. Хелен улыбнулась и спросила:
– Здравствуйте, господин Шнитке. Как вы себя чувствуете?
Сделал печальную морду и ответил:
– Хо-хо-хо-хорош-ш-шо.
Врачиха потеребила пуговицу на халате. Видно, что-то спросить хочет, но не знает, как. Потом все-таки решилась:
– Господин Шнитке, у меня очень хорошая память на лица, и я уверена, что встречала вас раньше. Только не могу вспомнить, где. Такое впечатление, что мы не только встречались, но и общались. В наш госпиталь вы попали в первый раз, но может быть, мы виделись в Берлине, в клинике моего отца Карла Нахтигаля?
Вот пристала! И не живется ей спокойно. До всего надо докопаться. Но какие глаза-то красивые. Огромные, зеленые, с коричневыми крапинками. Прошлый раз, в свете горящего грузовика, я их цвет так и не определил… А она все смотрит, в ожидании ответа.
– Н-н-н-нет. Я ва-ва-вас н-н-не з-з-знаю. Из-з-звин-н-ните.
Разведя сокрушенно руками, виновато улыбнулся, показывая, что и рад бы вспомнить, но чего не было, того не было.
Хелен покраснела и сказала:
– Это вы меня извините. Все-таки даже моя фотографическая память может давать сбои. До свидания!
И резко развернувшись, зацокала каблучками к выходу.
Ф-ф-у-у-у… разоблачение откладывается. Но вот сегодня же ночью надо валить из этого гостеприимного места. Еще один ее подход, и у меня просто нервы не выдержат. И так уже мокрый как мышь лежу.
– Ха-ха-ха! Наша железная фройляйн запала на заику Шнитке! Вы слыхали, как она с ним ворковала?
Вот сука одноногая! Остальные во время разговора сделали вид, что их здесь и нет, а этот козел Краус теперь начал ржать, привлекая всеобщее внимание. Видя, что его не поддерживают в стремлении опустить врачиху, пулеметчик еще какое-то время повозился на койке, а потом, повернувшись ко мне, сказал:
– Она вообще-то так еще ни к кому не подходила. Но все бывает в первый раз. Говорят в прошлом году русские «невидимки» захватили колонну раненых, которую везли с передовой. Она была в той колонне. Так всех раненых убили, а ее изнасиловали. Представляешь, десять здоровенных русских ее пропустили по кругу! После этого у кого хочешь крыша съедет. Вот она в тебе и почувствовала родственную душу. У тебя же тоже – мозги не в порядке! Ха-ха…
Бум! Костыль лежащего с другой стороны сапера ловко влепил по грушеобразной башке Отто. А его сосед, прежде чем одноногий начал вопить, привстал на койке и, глядя на вытянувшуюся морду этой падлы, процедил:
– Заткнись, свинья, пока я тебе последнюю ногу не сломал!
Я лежал, глупо улыбаясь и сжимая под одеялом кулаки. Убил бы тварь! И докторша здесь была вовсе ни при чем. Если сейчас начнется кипеж с последующими разбирательствами, то все мои планы могут полететь к черту. Но скандала не получилось. Пулеметчик, почувствовав общее настроение палаты, глухо выругался и, завернувшись в одеяло, притворился, что неожиданно решил вздремнуть. Хм… Молодец сапер. Однако не все среди фрицев отформатированы до невозможности. И нормальные люди встречаются. Этот же сапер к примеру. Такой вряд ли жалкую сигаретку в долг давать будет… Вечером сходив на перевязку, я в смотровой стырил на всякий случай бинтов и сульфидина, а вернувшись к себе уснул, потому как в ближайшее время спать не придется. Рана на боку была уже чистой, не дергала и даже постепенно начала подживать. Вот и хорошо – окончательно на ходу заживет, тем более что к утру ноги моей здесь не будет.
В двенадцать, когда заставили выпить какие-то таблетки, проснулся и, выждав еще минут десять после ухода медсестры, скользнул к двери. Если что – просто иду в туалет. Проскочив по длинному коридору, выглянул в окно. Пусто, тихо… Белым привидением ухнул в палисадник. В боку слегка стрельнуло, но вполне терпимо, что не может не радовать. А прохладненько-то, в одном бельишке. Зябко поджимая ноги, направился к домику, в котором хранилась форма раненых. Вообще, каптерок было две. Одна возле дежурной медсестры, туда мне соответственно ход заказан, и вторая в этом домике. Даже если он и охраняется, то после пересменки сделаю часовому козью морду и оденусь по-человечески, а то брожу сейчас по кустам, как призрак замка Моррисвиль. Хотя днем никакой охраны я не видел. Часового возле домика не было и ночью. Зато в беседке, стоящей рядом, слышались голоса. Прислушался… Вроде мужской и женский. Вот скотобаза! Нашли время миловаться! Когда эта парочка свалит, никто не знает, даже они сами. А мне тут что – до утра торчать? Или в полуголом виде до фронта рысачить, изображая из себя спортсмена-разрядника? Хотя вроде в романтической беседе парочки наметился досадный разлад. Подобравшись поближе, начал нагло подслушивать. Ого! Похоже, в беседке сидит моя старая знакомая и еще какой-то хмырь. Причем Нахтигаль явно изволят гневаться. Правда, не вопит, но зато шипит очень эмоционально:
– Господин майор, немедленно отпустите руку!
– Хелен, ну почему так официально? Я всегда для вас буду просто Фридрихом.
Голос мужика сильно напоминал стенания самца оленя в брачный период. Господин майор, пылая страстью, тем временем продолжал подкатывать шары к докторше:
– Ну же, Хелен! Не для того я прилетел сюда из Мюнхена, чтобы в очередной раз услышать ваш отказ. Тем более я твердо намерен увезти вас из этого ужасного места. Всюду грязь, вонь, эти дикие русские! Такая обстановка совершенно не приемлема для девушки. Тем более вашего положения.
Блин! Соглашайся уж скорее и уматывайте оба в теплую люлю! Я поджал замерзшую ногу и подышал на ладонь. У вас тут страсти, а я мерзнуть должен?!
– Господин майор, я еще в прошлый раз сказала вам твердое нет. С того времени ничего не изменилось! А сейчас могу добавить, после того как узнала о ваших последних «геройствах», – вы садист и трус! Мало того, что совершили с той девушкой в Бретани, так еще потом, заметая следы, уничтожили всю ее семью!
Нет… не светит им теплая кроватка, а мне быстрое переодевание. Майор где-то во Франции накосячил, а мне теперь отдуваться приходится. Или обоих завалить? Хотя как-то стремно… майора-то без проблем, а вот докторшу жалковато. Да и красивая она. Вспомнив зеленые глаза Нахтигаль, я вздохнул и поджал другую ногу.
– Это вам этот прощелыга Гюнтер успел сообщить? Но мне уже все равно!
Ух ты, как резко сменился голос мужика – с воркующего на лязгающий. Какой-то хреновый из него ухажер. Ну кто же так баб охмуряет? Этому козлу у Сереги поучиться бы. Десять минут от начала знакомства, и барыня, как говорится, уже легли и просють. А этот недоделок девчонке мозги запудрить не может. Майор тем временем продолжал:
– Да, вы тогда были правы. Меня очень интересуют средства вашего отца. И вы меня, кстати, тоже интересуете. Так что эти два интереса у меня удачно совпали. Но теперь вы не сможете меня оттолкнуть, как раньше. Или вы, дорогая Хелен, думаете, мне не известно, как ваш любимый папочка списал тех пятерых жидов? Только за это ему грозит крупное разбирательство. Но вот русских врачей ему не простят. Он их актировал как умерших, наверняка по совету своей жены, а эта троица угнала грузовик и сумела прорваться во Францию. И теперь они с этими бандитами-макизарами убивают наших солдат. За это ему уже полагается не разбирательство, а виселица! И не только ему – ваша мамочка, как подстрекатель, тоже пойдет под суд!
Во блин! Как заворачивает! Я такого даже в театре не видел. Прямо любовник-шантажист. А папик-то у Ленки еще тот типус. Явно не доктор Менгеле. Евреев куда-то списывает, русских отпускает, шкурой рискуя. Прямо Айболит какой-то. Но у майора угрозы не шуточные, так что давай-ка, Хелена, не ломайся и быстренько в люлю! Или под венец! Да хоть к черту на рога, только быстрее отсюда сваливайте, а то я уже ног не чую! Ну тебе же не плевать на родителей? Ты же их любишь? Майор-то не шутит – сдаст моментом. Поэтому бегом ему брачную ночь устраивать!..
После долгой паузы опять послышался голос Нахтигаль:
– Господин майор…
– Не майор, а штурмбанфюрер! Хватит меня уже унижать! Вы прекрасно знаете мое звание!
Все! Задолбали! Следующего раунда просто не перенесу! И так уже соплей полный нос скопился! Поняв, что упертая девка ни хрена не даст майору, ни под каким соусом, я, громко шмыгнув, сделал два шага ко входу в беседку. Там явно не ожидали посторонних. Рядом с врачихой сидел эсэсовец. И чего она выпендривается? Я-то думал, майор – какой-нибудь плешивый сморчок. А этот крепенький, габаритами с меня и морда – как у них на плакатах рисуют. То есть истинный ариец. Он удивленно пялился на белую фигуру в двух метрах от себя и уже хотел чего-то сказать, но его опередила докторша:
– Господин Шнитке, что вы здесь делаете? Немедленно идите в палату, вы же простудитесь!
Ишь ты – заботу проявляет! Конечно, простужусь – на холодной земле полчаса босыми ногами стоять! Сделав неопределенный жест рукой, продвинулся еще на шаг и пробил прямым в горло начинающему подниматься штурмбанфюреру. Он только захрипел, заваливаясь набок. Я уже приготовился слегка «приласкать» Нахтигаль, но она повела себя очень странно. Ни криков, ни визгов, только молча смотрела на меня и, прежде чем успел шагнуть к ней, сказала:
– Густав, это было лишнее. Я бы с ним сама разобралась.
Интересно, как? Затрахала бы до смерти? В том, что субтильная оберарц владеет рукопашкой. Я сильно сомневался. Она же, присев возле переставшего хрипеть эсэсмана, пыталась нащупать пульс. Чего тут щупать? Фирма гарантию дает. Я хоть и ослаб несколько, но уж больно ракурс удачный был. Так что твой несостоявшийся жених уже отчалил. М-да… Если она, поняв это, начнет паниковать, то и ее придется слегка оглушить. Но докторша среагировала на удивление спокойно. Поняв, что фриц отдал концы, она, не вставая с колен, спокойно повернулась ко мне и хотела что-то сказать, но тут у нее глаза стали совершенно круглые. Быстро оглянулся – не подходит ли кто сзади. Но смотрела она не за меня, а на меня. Потом немного покусала кулак и совсем писклявым голосом выдала:
– Я вспомнила…
Вот ведь зараза! Ну еще бы не вспомнить. Ночь, слегка освещенное, в этот раз не пожаром от горящей машины, а дальним фонарем лицо, труп под ногами. Ассоциативная цепочка и сработала. Но память у нее действительно фотографическая.
– Поздравляю вас, фройляйн! Только вот не надо делать резких движений. Я в прошлый раз вас отпустил и в этот раз живой оставлю. Не провоцируйте меня, и разойдемся миром. Сядьте пока вот сюда.
Указав ей на лавочку, начал стягивать с трупа сапоги. Потом бриджи. Даже носками не побрезговал. Сапоги были чуть большеваты, но это фигня! Главное, не маленькие! Затянув ремень с офицерским «вальтером», снова почувствовал себя человеком. Пока одевался – согрелся. И нос сразу прочистился. Только сейчас почувствовал, что дохлый эсэсман явно злоупотреблял одеколоном. От кителя разит, как от парфюмерной фабрики. Все это время Нахтигаль сидела тихой мышкой. Под конец даже кулак изо рта вытащила. Ну и что с ней делать? Пока соображал, как половчее вырубить врачиху, чтобы без последствий было, она уже нормальным голосом сказала по-русски:
– Спасибо вам.
– Хм… с каких это пор врач благодарит за убийство?
– Если бы вы не появились, это пришлось сделать мне самой. А я не уверена, что у меня такое бы получилось.
И эта мелкая пигалица достала из кармана «Браунинг»! Оп-па! Она же меня в любой момент завалить могла! Из подобного Гусева чуть не до смерти подранили. Вот это косяк! Даже в голову не приходило, что оберарц может быть вооружена. Протянул руку за пистолетом, готовясь в любой момент уйти в сторону. Но «Браунинг» был спокойно отдан, без всяких эксцессов. Опять встал извечный вопрос – что делать? Теперь ее по башке бить даже как-то неудобно. Да и труп свежий, может сильно ее репутацию подмочить. До этого не думал, а сейчас вдруг озаботился. Я-то свалю, а как она отдуваться будет? Ведь хоть кто-то да был в курсе, к кому эсэсовец на ночь глядя намылился. Поймав себя на этой мысли, тут же задумался над другой – я что на эту Хелен сам запал? Хм… хм… С одной стороны, вроде и нет, но вот с другой… Смелая деваха, да еще и симпотная. Правда, вот немка… Ладно, потом на эту тему подумаю, а сейчас от трупа надо избавляться. Куда его можно деть? Спросил у врачихи. Она через пару секунд выдала ответ – за оградой есть заросший пруд. Если его туда спихнуть, ни одна собака не найдет. Ну, собака-то как раз и найдет, во всяком случае, до пруда доведет, но это будет позже. Когда этого чина активно искать начнут. Пока волокли труп к дырке в ограде, объяснял Хелен линию поведения. Типа да, она прогуливалась по госпитальному саду, а потом беседовала с господином штурмбанфюрером в беседке. Но позже они слегка поругались, и она ушла. Он же остался зализывать душевную рану. Что было дальше с ее женихом – она не знает. А вот следователи будут в курсе. Дальше – психованный Шнитке убивает эсэсмана и, обобрав труп, скрывается в неизвестном направлении. Вот и пусть ищут Густава, который уже неделю, как гниет в яме подо пнем. Все это тоже выложил Нахтигаль, опустив только процесс разложения истинного Шнитке. Пусть считает, что эти документы мне по «легенде» достались. За этой содержательной беседой дошли до забора. Дальше, опасаясь возможных гипотетических собачек, потащил тушу фрица сам. Примотав найденной тут же проволокой тело покойного к камню, пустил его в недалекое плавание. Ну вроде все – пора разбегаться. Но тут Хелен удивила меня еще раз:
– Господин Шнитке. – Даже зная, что я не немец, она упорно называла меня только так, – Густав, если вы подождете меня десять минут, то я смогу вам собрать продукты. Знаю – вам идти далеко, и они понадобятся.
Помолчав несколько секунд, добавила:
– Не бойтесь, после того, что мы сделали, – она как-то странно хрюкнула, – выдавать мне вас совершенно не выгодно.
Ха, хорошая мысль! Так ей и сказал, заметив, что ждать ее буду ровно десять минут. После чего уйду. И демонстративно посмотрел на часы, приватизированные с трупа. Врачиха улыбнулась и поскакала к корпусу. В том, что не выдаст, даже и не сомневался. Действительно – ей это совершенно не выгодно. В случае чего – висеть будем рядышком… На одиннадцатой минуте послышались шаги, и идущая быстрым шагом Нахтигаль влетела прямо мне в руки. Сама. Я только из-за дерева вовремя выступил.
– Ой!
Пискнув, она смущенно сунула мне обычный солдатский ранец.
– Там продукты и лекарства. Продолжайте их принимать, как вы это делали в госпитале. И постарайтесь поменьше двигаться. Тогда заживление пойдет быстрей.
Специально ведь, редиска, говорит строгим врачебным голосом, чтобы скрыть смущение. Помолчали. Потом Хелен протянула руку, сказав с улыбкой:
– Прощайте, господин Шнитке. Теперь я вас – точно не забуду.
Взяв теплую ладошку, слегка пожал и, не отпуская, ответил:
– До свидания, фройляйн Нахтигаль. До свидания.
Она явно удивилась.
– Вы что, рассчитываете встретиться еще раз?
– Я на это не только рассчитываю. Практически уверен во встрече. Тем более зная, где вас можно искать в Берлине…
– Откуда?
– Ну вы же сами сказали, что у вашего отца там клиника. Так как вы не замужем, то выходит, живете с родителями. А уж найти в таком маленьком городе такую красивую девушку, тем более зная ее имя и фамилию, не составит никакого труда.
И став серьезным, добавил:
– Запомните, что вам сейчас скажу. Эта война закончится в Берлине. Я это знаю точно. Если вдруг жизнь повернется так, что вы попадете к русским, то немедленно требуйте встречи с представителем особого отдела. А ему скажите, что работаете на Лисова, позывной – Колдун. И просите, чтобы связались с ним немедленно.
– А кто это – Лисов?
– Я…
– Это ваш псевдоним?
– Это моя фамилия. Вы вон тоже Нахтигаль, то есть Соловьева, но я же не считаю это псевдонимом.
Хелен хихикнула, а я взял и поцеловал ее. А что? Вот захотелось вдруг. Тем более обстановка романтическая – сверчки чвиркают, ночь весенняя, труп свеженький метрах в тридцати отсюда, в тину погружается. Почему бы не поцеловать красивую девчонку? Она сначала слабо трепыхнулась, а потом затихла. Я, правда, не стал затягивать удовольствие и, с трудом оторвавшись от податливых губ, подмигнул и, повернувшись кругом, быстрым шагом двинул вдоль забора, хоронясь в тени кустов.
* * *
Из городка выбрался нормально, благо патрули так топали по ночным улицам, что звук шагов за два квартала можно было услышать. Ну и то, что госпиталь на окраине располагался, тоже помогло. А выбравшись, сильно озадачился, как быть дальше. То есть понятно – к своим выбираться. Но это – под сотню километров! Каждого куста опасаясь. И через линию фронта, в одиночку да недолеченным, тоже как-то стремно идти. Даже до заимки Окунина и то было километров сорок, а для разведки того района очень серьезно готовились. Все пути просчитывая. Может, партизан поискать? Нет, не выйдет. Они же не грибы, чтобы под каждым кустом расти. Да и нет их здесь, насколько я знаю. В лесу же, в своей щегольской форме, буду отсвечивать как прыщ на носу у невесты. Значит, задача первая. Надо найти гражданку. Не в смысле добрую фигуристую бабенку, которая бы меня приютила (хотя это тоже вариант), а цивильную одежду. И вот тогда, двигаясь в стороне от дорог, попробовать проскочить поближе к передовой и уже на месте разнюхать обстановку. Про то, что можно захватить машину, я и не думал. Это не сорок первый и даже не сорок второй. Сейчас на дорогах совсем глухо. Фельджандармерия работает, как зверь. Даже если и угоню транспорт, то проеду максимум пять километров, после чего благополучно спалюсь. А еще надо учесть, что тут полицаи слегка пугаными (в связи с приближением фронта) толпами ходят. Да разные ОУНовцы с УПАшниками. Тяжеленько выйдет… Блин! Совсем упустил, что еще Сулу форсировать придется… А ведь не май месяц. То есть как раз таки май, но вот вода еще холодная… Ничего толком не придумав, устав к рассвету как собака, зашел подальше в лес и завалился отдыхать в каких-то буреломных зарослях. Заодно подкрепился. Ленка сунула в ранец и консервы, и здоровенный шмат сала с хлебом. Но вот ножа не было… Зато было сразу две фляги. Одна с водой, а другая со спиртом. Для начала выпил таблетки и начал задумчиво крутить сало, соображая с какого боку к нему подступиться. Вгрызаться в этот шмат целиком как-то несподручно, но выхода не было. Пока жевал – ругал себя последними словами. Тоже мне разведчик! Увидел бабу и растаял. На хрена, спрашивается, ей свою фамилию сказал? Вполне достаточно было позывного. Вот что значит мое почти полуторамесячное воздержание и ее красивые глазки. Воистину язык быстрее мозгов работает… Но потом, вспомнив приятные округлости Нахтигаль, незаметно успокоился и, хряпнув из второй фляги – для сугрева, уснул. Вечером, закинувшись таблетками, снова двинул на восток. Хоть и топал почти всю ночь, но прошел километров пятнадцать, не больше. Сначала наткнулся на дорогу, и пришлось делать большой крюк. Потом чуть не влетел в здоровенный овраг и не свернул себе шею. Его тоже пришлось обходить.
Владислав Конюшевский "Попытка Возврата"
@темы: Альтернативка
-
-
14.02.2012 в 12:06-
-
14.02.2012 в 14:07-
-
14.02.2012 в 14:19Хотя конечно мне до такого уровня не дотянуть)
это что же получается жанр альтернативной истории?)
-
-
14.02.2012 в 14:39Это автор, которого можно смело назвать основателем жанра альтернативки о Великой Отечественной. После Конюшевского было множество произведений разного уровня, но они были уже потом.
Неназванный, кстати, Вячеслав Николаевич, тоже большой любитель поиграть в Танки
-
-
14.02.2012 в 14:49-
-
14.02.2012 в 14:51-
-
14.02.2012 в 15:07-
-
14.02.2012 в 16:06-
-
14.02.2012 в 16:11-
-
14.02.2012 в 16:25В этом я даже не сомневаюсь
-
-
14.02.2012 в 16:31-
-
14.02.2012 в 16:32-
-
14.02.2012 в 16:38Ну это понятно, просто тут есть ещё статистические данные: о цикле и авторе в целом говорят, как правило, в положительном ключе.
-
-
14.02.2012 в 16:43Ну это понятно, просто тут есть ещё статистические данные: о цикле и авторе в целом говорят, как правило, в положительном ключе.
Но иногда бывает когда тиражи и толпы восторженных фанов еще не показатель качества =_= Вспоминаем те же Сумерки.
Тут вообще дело сложное.
Я даже уже не знаю, на что ориентироваться при покупке книги - пока вот решила переключится на классику жанра, с ней уж точно не пролетишь.
-
-
14.02.2012 в 16:53Подловила
Собственно, под статистикой имел ввиду мнение товарищей с литературных форумов.Не только своего, но многих других.И там Сумерки активно пинаются и высмеиваются....
-
-
14.02.2012 в 16:58-
-
14.02.2012 в 17:12Что до меня... То боюсь, что мои знания весьма поверхностны.Окажись я в том времени, я навряд ли пригодился на больше, чем просто Служить Трудовому Народу...
-
-
14.02.2012 в 17:13Просто раз уж мы недавно о ней вспоминали
А если пример посерьезнее: Дж. Мартин и его цикл "Песнь льда и пламени" - считается одним из лучших образчиков современного фентези. А я вот не дочитала даже до середины первой книги, не смогла. И теперь даже не пытаюсь. Не мое( А батя, гурман большой по части фентези, визжит от восторга и уже весь извелся в ожидании следующей книги
Собственно, под статистикой имел ввиду мнение товарищей с литературных форумов.
Ага) вот это уже стимул)
-
-
14.02.2012 в 17:21-
-
14.02.2012 в 17:24Вообще, литфорумы - вещь полезная.Там оперативно узнаёшь о новинках и можешь заранее составить примерное мнение о книге.
Это раньше я ждал по полгода книги определённого автора, перебиваясь случайными ( не всегда удачными) покупками.И с огорчением следил за падением уровня писателя(Головачёв,Белянин,Лукьяненко).Нынче я держу руку на пульсе и не ограничен узким кругом привычных авторов.
-
-
14.02.2012 в 17:34-
-
25.02.2012 в 22:34Как будто у меня на ходу аккумулятор сперли. Еще немного подергал ключом и только тут обратил внимание, что даже приборная панель не светится. Если человек хоть чуточку катается по дорогам, то в лесу, да перед началом дождя - он как раз под капот полезет сразу же, ибо первое, что придет в голову - слетела клемма аккумулятора, отсоединилась масса, в общем проблема - на пять секунд решения. И все симптомы налицо! Дергать в такой ситуации ключ зажигания - верх идиотизма. Но далее человек, вместо исправления ситуации сидящий в машине, через пару страниц попадет в прошлое, да еще и не просто выживать будет, а чего-то там устраивать! Не вяжется как-то...
АПД: Не, не буду читать я этот кошмарик! Не просто не понравилось, а вот как раз крайне не понравилось. Прочитал, как он "типа-адной-левай" четверых нападавших в кабаке разваливает - и понимаю, что мужик и дрался-то по настоящему в последний раз в пионерлагере, наверное! Пролистал еще пару страничек вперед... Не-е, ребята, у меня свои тараканы в голове и собственные комплексы, им самим места не хватает, не буду я еще авторские пускать, да еще такие агрессивные! И к слову матчасть автор не очень-то знает мягко говоря...
-
-
25.02.2012 в 23:23Если брать альтернативки то стоит посмотреть "Если вчера Война" Олега Таругина.Вещь куда более мягкая, и наверное несколько более обоснованная.
-
-
25.02.2012 в 23:37-
-
25.02.2012 в 23:45P.S.
Ну полностью обоснованную книгу способен разве что Борис Громов.Но он пока пишет постапокалипсис.
-
-
25.02.2012 в 23:56А насчет полностью обоснованных - дело не в этом, даже Бондарева с Симоновым пинают "специалисты" за некоторые искажения ТТХ. И в фильмах "В бой идут одни старики" или "Они сражались за Родину" нет аутентичной техники, которой много используется в нынешних киноподелках. Но там - веришь в этих людей, в их действия и возможности! Веришь, что "так и было" - потому что люди, писавшие и игравшие, проживали заново, проживали вместо, они проживали войну! А сейчас с первых строк или первых титров ты видишь не солдата, а в лучшем случае "клубного мальчика", играющегося в войнушку, притом даже не на уровне реконструкторов...
-
-
26.02.2012 в 00:07К Сталину и сам всегда относился лучше(ещё до того как вообще узнал про альтернативки) , чем к многим другим нашим правителям, хотя полностью не обеляю.
Аннотации вообще рекомендую не читать.Они как правило только отталкивают от хороших произведений.Не понятно какой придурок обучал ЭКСМОшных маркетологов
-
-
26.02.2012 в 00:25-
-
26.02.2012 в 00:28-
-
26.02.2012 в 01:11