Избранные цитаты из книги Шалашова "Лихое время.Жизнь за царя"

[Mayor-Dgt]

От себя: сия выборка про семью Романовых, точнее про её ветку что была правящей...
Ключевые для себя моменты выделил жирным шрифтом. Впрочем, это всего лишь альтернативка, пусть очень качественная и написанная автором с действительным знанием материала, а не как обычно. Но выводы, товарищи ПЧ, прошу делать самим.

- Не стал бы Пожарский в цари лезть - уверенно заявил Иван Никитыч Романов
-А ты откуда знаешь? Он что - докладывал? - едва не в один голос спросили Шереметьев и Мезецкий
-Ну, он то не докладывал положим,-неопределённо хмыкнул Романов. -Так от других слыхал. Князь Пожарский-де человек правильный, хочет, чтобы царя Совет всей земли русской избрал. Ну а кого Совет изберёт - того и изберёт.
-Того изберёт,на кого Пожарский пальцем покажет,-хохотнул Шереметьев. - Как с Шуйским было - собрал Василь Иваныч толпу,накормил-напоил допьяна, да денег дал,чтобы громко орали - в цари, в цари!
-А вот скажи-ка ты мне, Даниил Иваныч, Князь Мезецкий... Если тебе шапку Мономахову предложат - возьмёшь? - посмотрел Романов на окольничего.
-Взял бы, - не колеблясь ни минуты, ответил Мезецкий. - Не из тщеславности бы взял,а из-за того,что надоело безвременье это.Смута сплошная! Живём как не знаю кто... В Москве уже и помолиться некуда пойти. Не Третий Рим,а второй Содом с Гоморрой... Взял бы, да "бы" мешает...-вздохнул князь.-Ежели был у меня сын, то взял бы шапку А у меня дочь .Марии моей тридцать скоро. Рожать-то не поздно,да родит ли парня? Разводиться не хочу! Другой такой мне не сыскать. Я помру,а что потом? Опять заваруха,Смута? Или с девчонкой моей, как с Ксюшкой Годуновой... Нет уж, царь должен быть таким,чтобы и дети его царями оставались.
-Вишь,какой ты у нас правильный. - Покачал головой Иван Романов. Не то - осуждающе, не то - одобряюще.
-Уж какой есть,- Сказал Мезецкий и, выжидающе посмотрел на сотрапезников: - Ну что, бояре, ещё по ковшичку? Мне ехать нужно...
-Подожди, Данила Иваныч, - загадочно улыбнулся Романов. - Выпить-то выпьем, но ехать-то пока погоди...Разговор только начался.
Мезецкий в два глотка опустошил ковшик с брагой и с интересом посмотрел на Ивана Никитыча.Тот, однако, не спешил.Разгладил усы, бороду, крякнул.
- Ну не томи князя, говори, - сказал Шереметьев
- Ладно - махнул рукой боярин Романов - Хотел я попозже поговорить, да так уж вышло.В общем,решили мы с Фёдором Иванычем племянника моего, Мишку Романова, в цари ставить.
- Мишку? - удивился Мезецкий - Так ведь предлагали уже. Ты ж сам против был, когда владыка Филарет сына своего в цари предлагал...
- Было, - махнул рукой Романов.-Знаешь, как брат... Митрополит Филарет на меня лаялся? Пообещал, что ежели Мишку царём нарекут,за такое предательство он меня обратно в воеводы сошлёт - не Козельск, а в Каргополь али куда подальше.Ну а потом охолонул малость и поехал с тобой королевича на царство звать.Вот, четвёртый год у ляхов сидит.
- Мы и так и эдак прикидывали, кого царём делать,- вступился боярин Шереметьев-Некого. Мстиславский с Воротынским наотрез отказались. Из Рюриковичей, почитай, никого не осталось.Те, кто жив, либо стары, либо молоды ещё, либо невесть где пребывают.Ну, Мосальские есть. Хочешь Ваньку Мосальского в цари?
- Вот уж кого не надо, того надо! - фыркнул Мезецкий, представив себе на престоле длинного и сварливого Ивана Мосальского.
- То-то,- подмигнул Иван Романов и шёпотом спросил: - А скажи-ка мне, Рубца-то, князя Мосальского, воеводу вора Тушинского, не ты ли добил?
- Н-ну врать не буду, поначалу хотел...-протянул Мезецкий - но он же к нам с раной в боку попал, неловко добивать было.Да и руки я о него пачкать не хотел.
- Но мешать не стал! - захохотал Романов
- Не стал,- согласился князь. - Но очень хотел сделать...Лекаря ему прислать, вылечить, а потом на первом суку повесить..
- Вона...- с пониманием сказал Шереметьев. - Никак Ксюшку Годунову Рубцу простить не мог?
- Не мог.Царевна славная девушка была... А этот... князь... мало того, что сам снасиловал, так ещё и Лжедмитрию отдал... Я-то ещё понять могу, когда в запале девка попалась...Но зачем Лждмитрию то подкладывать? Лучше бы убил, честнее было...
- М-да,- помотал головой Иван Никитыович.- Вот про то я и говорю - прямой ты князь, слишком прямой. Ну да ладно.Так что про Мишку-то скажешь?
- А что сказать? - пожал плечами Мезецкий.-Не хуже других прочих.А может даже и хорошо, если Мишку Романова в цари. С одного боку ничем себя не заморал, молодой ещё.С другого - покойной жены Иоанна, царицы Анастосии Романовны, родич.
- И племяш царя Фёдора, Царство ему Небесное! - заметил Шереметьевю
- Боярство за Мишку встанет- продолжал рассуждать Мезецкий. - Вон, вы - Иван Никитыч, да Фёдор Иваныч...
- Салтыкову с Бутурлиным мы родичами доводимся , подхватил Романов. - Салтыков-то, он хоть и труслив, но если поприжать...Да и Мишка ему по сестрице племянником приходится. Воротынский с Куракиным - они тебя, Данила Иваныч, уважают, послушают.
- Плохо только митрополит в плену... - заметил Данила Иванович
- Ну, это как посмотреть, - улыбнулся Романов.-Может и хорошо, что братец мой в Литве...На Москве-то его побаиваются. Крутёнок Филарет, ох крутёнок. А про Мишку-то, что скажут - мол молодой, да без батьки, всяк его объегорит...Верно?
***
Мезецкий и игумен Кирилло-Белозерского монастыря сидели в креслицах, лицом к выборщикам. Сбоку, за высоким аналоем, пристроился инок, которому было велено записывать все, что будет происходить и то, о чем будет сказано.
Данила Иванович полночи не спал – сочинял в уме речь. Теперь, как до дела дошло – позабыл все слова! Тушуясь, князь встал, снял шапку и поклонился:
- Не буду я долго говорить. Нет нынче царя на Руси, а без царя и порядка нет! Кого на царство избирать будемСидели, переглядываясь в ожидании, кто же начнет первым.
- Так и будем бороды жевать? – не выдержал князь.
- А что говорить-то, князь Данила? - поднял глаза отец Гервасий, настоятель Спасо- Каменного монастыря. – Опасаемся мы – можем ли за весь русский народ говорить? Нас тут собралось-то, всего ничего… Я, гляжу, от Думы боярской, никого нет.
- Мало бояр на Руси осталось. Мстиславского, князя Федора, в нонешнем январе зарубили. Воротынского разбойники на самой Москве зарезали. Шереметева с Романовым ляхи под самой Троице-Сергиевой лаврой убили, Голицыны братья – в плену польском. А остальные, бояре да окольничие, кого на свете нет, а те, кто жив, навроде Мосальского да Салтыковых – те теперь королю Сигизмунду служат. А Боярская дума не дума теперь, а сеймик.
- Ну, ладно, бояр нету, - встал Лев Истомин. - Так к нам даже от Троице-Сергиевой лавры и от Соловецкой обители никого не явилось!
- Ты, Лев Глебыч, неправильно речешь. Есть тут и от обители Троицкой и от Соловецкого монастыря, - раздался усталый голос и, взгляды присутствующих остановились на усталом старце в видавшей виды рясе и клобуке, из под которого выбивались седые пряди.
- Чёй-то, неправильно? – удивился воевода. – А ты сам-то, кто будешь? Откуда меня по отечеству знаешь?
- Знаю, бо у князя Пожарского ты в войске служил. Аз есмь, смиренный брат Авраамий, - приподнялся монах, склоняя голову. – Был келарем Троицы, а ныне, прибрел к вам из обители Соловецкой, от старцев тамошних. Стало быть, два голоса у меня – от Лавры и от Соловков! А еще – поморы, да стрельцы колмогорские и каргопольские поручили мне за себя в выборах быть. Считай, все Поморье тут…
- Отче Авраамий, - поклонился до земли воевода. – Не чаял, что жив ты…
- Иди сюда, отче, - позвал Даниила Иванович, обрадованный появлению старца. - Да я уж тут, как-нибудь, - улыбнулся старец. – Пригрелся, место себе обмял. Коли засну, не так стыдно будет...
- Что же ты брат, ко мне-то вначале не зашел? – с обидой спросил настоятель Кирилло-Белозерского монастыря.
- Прости, отче, - повинился Авраамий Палицын. – Только утром пришел. Привратник сказал, что ты службу правишь, так я и мешать не стал, а утреню стоять уже и сил не было. Брат меня в трапезную отвел. Я пришел, да задремал малость. Дорога-то дальняя, а мне уж годков-то изрядно…
- Отец Авраамий, как там, в обители Соловецкой? – спросил воевода Истомин.
- А что в обители? Стоит, – пожал плечами старец. – Свеев выбили. Теперь вот, надобно англичан из Колмогор вышибить, да пепелище Архангельского городка очистить. Я-то думал, пока бреду, так царя-то уже и изберут. Хотел государя попросить, чтобы войском помог.
Многие не поняли - пошутил келарь, не то – взаправду решил, что новый царь в одночасье даст войско, что пойдет да выкинет захватчиков с Беломорья…
- Подожди, отец Авраамий, - подал голос кто-то из черносошных крестьян. – Ты-то, как мыслишь? Кого в цари-то звать?
- Об этом у князя Данилы Иваныча спросите. Ежели князь Мезецкий Собор созвал, он и должен сказать – кого в цари звать. Его слово первое.
- Верно… - зашелестело по рядам…
- Думал, будем мы Михайла сына Федорова, Романова, в цари выкликать, - сообщил князь Мезецкий. – За него дядька родной - боярин Иван Никитыч Романов да свояк боярин Федор Шереметев, поручиться хотели. Ну, а коль они поручиться не могут, так, стало быть, я за него свой голос подаю.
- Вот и ладно, - кивнул Авраамий. – Одно имя названо – Михайло Федорович, сын Романов.
- Как, православные? Будете за Михайла голоса отдавать? – спросил Мезецкий.
- Ты, князь-батюшка погоди, - поднялся с места дородный мужичина, судя по богатой шубе из песца и лисьей шапке – купец. Поклонившись - отдельно, князю Мезецкому, отдельно - честному народу, сказал: – Тут ведь, обмозговать надобно. Мы ить, неделю ехали, неделю ждали. Чего, ить, спешить-то? Мы ить, энтого Михайлу, в глаза не видели. Чего его ить, в цари-то, так сразу выкликать? Где, сам-то Михайла?
Князь начал сердиться - какой-то купчина, о сыне боярском расспрашивать будет? Он уже собрался облаять наглеца, но встрял Авраамий Палицын.
- Не серчай князь, а прав, купец-то… Уж коли ты запоручиться решил, за Романова-младшего, так скажи, кто он таков, да чем известен.
- Верно! Кто такой-то? – зашумел народ.
- Михайло Романов – сын митрополита ростовского, владыки Филарета, что прежде, патриархом был, - терпеливо сказал Мезецкий.
- Это как, ить? – округлил глаза купец. – А че ж мы о таком патриархе допрежь не слыхали?
- Ты откуда прибыл-то, купец-молодец? – усмехнулся Мезецкий, гнев которого прошел.
- Ить, из Тобольска я. Тимофей, сын Андреев, из рода Широглазовых, - приосанился купец.
Мезецкий замешкался с ответом, не зная, как бы половчей объяснить купцу, но опередил игумен Арсений из Борисоглебского монастыря:
- Патриарший сан Филарет от Тушинского вора получил, когда Святейший Ермоген еще жив был. А как Скопин-Шуйский вора побил, то сам же от патриаршества и отказался…
- Ить, это да… – протянул Широглазов, скривив рожу.
«Спасибо тебе, отец Арсений! Объяснил, называется…» - зашелся от возмущения Даниил Иванович, но смолчал. Прав, игумен-то…
- Да че там говорить-то! – выкрикнул воевода Нагой. – Весь род Романовых – проклятый род! Может, племяшку-то моего, царевича Димитрия по их наущению и убили?
- Михайло Лексаныч, а тебе не царь Димитрий шапку-то боярскую дал, а? - ехидно поинтересовался князь Одоевский. – Ежели царевича по наущению Романовых убили, так, кому ж ты кланяться-то ездил?
- Ах ты, сучий выкидыш! – вскипел боярин, хватая за бороду Ивана Одоевского. Сплетясь в клубок, князь и боярин покатились по полу, награждая друг дружку тумаками. Из «черных» рядов раздался хохот, а передние скамейки, хотя и посмеивались, но им было стыдно…
- Леонтий! – позвал князь Даниил и в трапезную вбежал Костромитинов в сопровождении трех дюжих монахов. (Еще с вечера Мезецкий отобрал стрельцов покрепче и по совету игумена обрядил их в подрясники…). Расцепив драчунов, усадили на скамейку.
- Вот, что, князь-боярин, - строго сказал Мезецкий. – Коли вы лаять друг друга станете, а тем паче, драться – прикажу вас из палаты вывести!
- А я епитимью наложу! – пообещал игумен Матфей и мстительно добавил: - А моей мало – владыке Вологодскому грамотку отпишу…
Одоевский и Нагой злобно переглянулись и засопели… Остальные выборщики, досмеявшись, приступили к делу.
- Так, чем энтот Михайло-то славен, князь-батюшка? – воспросил сидевший в последнем ряду мужик в чистеньком зипуне.
«Ну, теперь еще и черни докладай!» - скрипнул зубами Мезецкий, но, взяв себя в руки, стал объяснять:
- Славен сей отрок, пращурами. Деды его и прадеды, государям Всея Руси верой и правдой служили. А бабка его двоюродная – царица Анастасия Романовна Захарьина, женой государя Иоанна Васильича была. Отец – митрополит ростовский Филарет, двоюродный брат покойного государя Федора Иоанновича. Дядя – покойный боярин Иван Никитыч вместе со мной вора бил – князя Рубца-Мосальского…
- Так, сам-то, Михайло, чем славен? – не унимался крестьянин. – Хорошо, коли у него род добрый. Но и сам он чего-то должон стоить. Лет-то, сколько отроку сему?
Даниил Иванович задумался, припоминая – сколько же лет Михаилу? Вроде, покойный Иван Никитыч говорил…
- Девятнадцать, должно быть…
- Ну – ни хрена себе, отрок! Да в девятнадцать-то годков уже не отроком должен быть, а мужем. А он все в отроках ходит? – удивился мужик. – Я, конечно, прощения прошу у общества, что хвастаюсь - но мой старшой в шестнадцать лет в дружине Пожарского голову сложил. А второй сын, коему пятнадцать было, из-под Москвы об одной ноге пришел. А тут, девятнадцать, а ничего не совершил?
И, впрямь… Сам князь Даниил, в пятнадцать лет саблю взял, а в девятнадцать уже вторым воеводой ходил… Миша Романов в отроках числится, а у отрока этого усы с бородой должны пробиваться.
- Воля ваша, выборщики, - выдохнул князь. - Мы тут и собрались, чтобы выбрать. Не люб Михайло Романов – своего царя предлагайте. Вот ты, сам-то, кого в цари хочешь?